Рафаэль Нурудинович Безертинов
ГЛАВА V
ГЛАВА V
Мировоззрение о духах
Общие представления о духах. Тюрки—тэнгрианцы считали, что в невидимом мире после хозяев местности следующее место на иерархической лестнице занимали духи. Духи заселяли окружающий мир. Эти могущественные и невидимые существа пребывали повсюду: в лесах, степях, горах и водах. Они обитали даже на небе и под землей. Тюркские племена духов называли по-разному: төс, күрмәс, онгон, уңган (бесцветный, невидимый).
Духи представлялись в самых разнообразных обликах, но большинство из них представлялись в виде животных и птиц. Духами “верхнего” мира чаще всего были птицы, а духами “среднего” мира— животные. Духи были и в человеческом образе. Человеческим обликом были наделены “небесные люди” — духи предков, а также духи, живущие в срединном мире. Они были мужчинами и женщинами, молодыми и старыми. Не редкость, когда духи были и уродцами: однорукими, безголовыми, трехногими, и т.п. Эти духи в основном обитали в “нижнем” мире. Близкое присутствие нижнего мира часто вносило в жизнь людей элемент нестабильности. Всевозможные мелкие злые духи — күрмесы — досаждали человека. На закате солнца они особенно активны, недаром в это время запрещается спать — духи могут похитить кут (кот), отделившийся во сне.
Духи представлялись разными не только обликом, но и размерами. Одни духи чуть больше комаров, их так же много, как комаров. Другие в размерах животных, которыми они представлялись. Духи могли предстать и как богатыри. Они имели способность свободно менять свой облик. Но несмотря на разнообразие и количество, каждый дух имел свое имя и был индивидуальным. Духи были великие, средние, мелкие и делились на вредных и добрых, хотя и это было еще относительным. Движение духов — это смерч, водоворот, вихрь, перекресток.
Представления об образах духов делились на три категории. В первую входили духи, по своей природе не только не враждебные человеку, но зачастую покровительствовавшие ему (духи предков, духи помощники камов, албасты и т.п.), хотя иногда считалось, что и они могли наслать болезнь, наказывая ею за какой-нибудь проступок либо принуждая таким образом исполнить их желания. Избавиться от болезни, посланной духами этой категории, можно было, лишь исполнив их требование.
Ко второй категории относились духи, враждебные людям по самой своей природе. Представлялось, что независимо от поведения человека они, улучив удобный момент, принесут ему вред — болезнь или смерть. Но чтобы избавиться от козней злобных духов этой группы, их не пытались умилостивить, им не служили, их надо было только изгонять, “связывать” различными магическими обрядами. Главным и самым действенным магическим обрядом считалось камлание. Существовало поверье, что и духи второй категории могут иногда быть полезными человеку, но только в том случае, если он подчинит их себе и заставит служить себе силой.
В третью категорию входили духи, с которыми человек мог вступить в специфические отношения сексуального характера. Эти духи влюблялись в человека и добивались его любви.
Под влиянием ислама часть духов стали называть рух, арвох. Арабский термин “рух” означает дух, призрак.1 Впоследствии к арабскому множественному слову было присоединено тюркское окончание множественного числа “лар” (арвохлар). Арвохи входили в категорию духов умерших, покровителей семейного огня, т.е. были духами предков данной семьи. Этим термином называются и духи неизвестных умерших. В Самарканде называли духов умершего — ут-учоко. Ут — огонь, учоко — очаг, в основе — духи — покровители семейного огня, т.е. духи предков данной семьи. Если человек заболевал, ненароком наступив на чью-то неизвестную могилу, для его излечения там ставили жертвенный светильник со словами посвящения для духов умерших.
Говоря о том, каким образом дух причинял болезнь, употребляли следующие слова: ударил, придавил, навалился, оказал влияние, бросил тяжесть, бремя и т.д. Болезнь, причиненную духом умершего, связывали с тем, что дух умершего остался недоволен, иногда точно указывая, о духе какого умершего идет речь (обычно считали, что это дух близкого родственника, недовольный тем, что неправильно исполняли обряды захоронения и жертвоприношения). Болезни, причины которых усматривались во влиянии духов, назывались словом зиян (вред). Под этим словом подразумевалась болезнь сверхъестественного происхождения, имевшая хронический характер, в противоположность авру (боль), имеющей физические причины и излечиваемой лекарствами.
Одними из таких сверхъестественных болезней были: постоянное недомогание человека (“ходит тяжелым”), бесплодие, частая смерть детей. Слово “тяжесть” истолковывалось как наказание духами за неблагочестивую и недостойную жизнь или неподобающее поведение к духам умерших. Чтобы выздороветь, человек должен был искупить вину жертвоприношением.
В Средней Азии, Казахстане, Азербайджане, в Повольжье и т.д. у тюркских народов были хорошо известны духи под названием: джины, албасты, пери и т.д. Джин — это дух-бес. Каждый джин имеет свое имя. Джин — термин арабский. Он остался от верований доисламских арабов, который официально был признан исламом. Мусульманские демоны зла, подчиненные Иблису (дьяволу), существа состоящие из “пара или бездымного огня”, которые в доисламской Аравии играли в пустыне роль сатиров. Однако тюркские верования заимствовали лишь арабский термин, продолжая жить в народных верованиях в своих чисто локальных образах.
Образ тюркских джинов весьма не определен. Одни тюркские племена их видели в образе человеческом, другие чем-то малым по своим размерам, державшимся целыми стаями. Они, как “мошкара”, буквально роятся в излюбленных ими местах. Человеку в этих местах находиться не рекомендуется. Существовало представление, что джины — это источники всяких бед и, в первую очередь, болезни зиян. Местами обитания джинов считались заброшенные кишлаки и дома, высохшие русла рек, мусорные ямы, свалки, кладбища и т.д. Чаще всего местом пребывания они избирали кладбище, поэтому на кладбище долго находиться не рекомендовалось. Например, нельзя ночевать на кладбище, пребывать долгое время около заброшенных могил, так как это приведет к несчастью и человек может заболеть разного рода болезнями.
Албасты — это духи, о которых знают не только в Средней Азии и Казахстане, но и в Персии, в Закавказье, в Поволжье, в Сибири и т.д. Состоит из двух слившихся слов: первое ал, второе — басты, имеющее значение “придавил”, “задавил”. Албасты (алвасты) представлялся в образе женщины, обычно обнаженной, с длинными грудями, нередко — перекинутыми через плечи и длинными черными волосами. Особенно опасен этот дух для роженицы и ребенка. Если албасты только взглянет на беременную женщину или новорожденного, дитя погибнет. Самый меньший вред, который он может причинить — это болезнь матери и ребенка. Албасты, по поверьям, показываются людям. Чаще всего в мифах описываются встречи человека с албасты в тот момент, когда она под деревом или у арыка расчесывает свои волосы. В сказаниях, как правило, подчеркивается, что она сидит спиной к человеку и лица ее не видно, и это хорошо, так как взгляд ее может причинить болезнь. Старики считали, что албасты обычно сидит над трубой, по которой вода поступает на мельничное колесо. Поэтому детям не разрешали идти с наступлением темноты на мельницу, боясь, что албасты бросит их в воду.
Ночные кошмары связывали с албасты. Она будто бы наваливалась на спящего человека всем телом — ногами придавливала ноги, руками — руки, своим ртом закрывала рот, не давая шевельнуться. По убеждению стариков, у албасты нет носа, поэтому мучимый ею человек продолжает дышать и в конце концов приходит в себя. Если бы у албасты был нос, то человек, на которого она наваливается, не мог бы остаться в живых.
В Средней Азии, в том числе и в Казахстане имеется целая категория деревьев и кустов, которых всячески избегают, так как они, согласно поверьям, служат пристанищем злых духов (джинов, албастов). Прежде всего такой недоброй славой окружено в Средней Азии дерево грецкого ореха, находиться под ним, особенно на закате солнца, не рекомендовалось во избежание враждебных акций со стороны злых духов, гнездящихся в его ветвях.
Представление о пари у тюрков носит двойственный характер: пари относится к людям доброжелательно, но может и вредить. Пари при встрече с людьми принимает образ красивого цветка, а также и облик птиц и животных. Они, как и люди, со временем стареют и теряют силы. Среди пари имеются мужчины и женщины, которые могут влюбляться в красивых людей противоположного пола и требовать от них ответной любви. В таких случаях пари являлся людям в человеческом облике. Если избранник пари оставался холоден, не отвечал на любовь и не соглашался принять на себя обязанности служения духу, пари гневался и, уходя, наказывал его болезнью. За любовь пари либо платят удачей (например в охоте), либо дают человеку способность предвидеть судьбу и излечивать болезни, изгоняя злых духов. В таком случае человек, избранный духом пари, становился камом.
Выражение “красивый как пари” связано с поверьем, что в кого-то из родителей красивого ребенка влюбился дух пари противоположного пола. В таких случаях говорили: “В отношения между мужем и женой вмешались пари”, но вмешательство пари не понималось как сексуальная связь. Существовало так же поверье, что необычной красотой обладают дети, вскормленные пари. Если у пари и человека дети родились в одно и то же время, то пари будто бы может кормить человеческое дитя. Для кормления пари уносит младенца с собой, но мать этого не замечает.
Среди пари есть определенная иерархия, имеются своего рода военные вожди с подчиненным им войском лашкар. Пари могут причинять человеку неприятности. Если пари ударит человека, то он может потерять речь или стать глухонемым. По представлению среднеазиатских тюрков, пари не живут постоянно в одном месте. Они кочуют, возвращаясь туда, где уже были, лишь через определенный срок.
Духов могли видеть некоторые люди, например камы, ясновидящие. Из животных — собаки. Злые духи боялись камов, у которых были духи — помощники, духи-покровители родов и т.п. Кроме камов, злые духи боятся и некоторых живых людей, например, великих или храбрых людей, которых в этом смысле называли живыми духами.
Чтобы задобрить добрых духов и отвести болезни или несчастья, их кормили, так как они также нуждаются в пище. Предназначенная для духов пища разнообразна: запах жертвенного угощения, кровь жертвенного животного, а также кумыс, молоко, араке (молочная водка), чай и т.п. и, конечно, молитвы.
ДУХИ ПРЕДКОВ
Традиционное тюркское мировоззрение о жизни и смерти. Тюрки—тэнгрианцы верили, что смерти нет, а есть своеобразный круговорот жизни человека, он устойчив и последователен. Эта вера связана с древним мировоззрением обожествления природы. “Структура круговорота такова. Жизнь каждого человека начинается с небесной зоны Вселенной. Отсюда Тэнгри посылал на землю кут (кот), сюр к женщине. Наступал утробный период земной жизни человека, во время которого образовывалось тело человека состоящее из мясо, кости и крови. С появлением на свет, первым признаком которого было “дыхание” (тын, тун), наступал период пребывания человека на “лунно-солнечной земле”, до самой его смерти, пока не “обрывалось дыхание” (тын бетте, туну үзүлди). В земной жизни, в самый ранний период, до того, как ребенок начинал свободно говорить, тюрки—тэнгрианцы считали его более связанным с небесным миром, откуда он появился на земле, чем с окружающими людьми. По их мнению, тогда ребенок находился под охраной и присмотром божества Умай — покровительницы рожениц и новорожденных младенцев. Как только ребенок начинал свободно говорить, общаться со своими родителями, родственниками и т.д., то есть входил в земной социальный мир, его непосредственные связи с Умай прекращались”.2 Человек взрослел, старел и умирал. Во время смерти тын, кут и сюр покидали тело и возвращался к Тэнгри, давшему ему земную жизнь. Таким образом, смерти нет, а есть круговорот жизни человека во Вселенной.
Тюрки—тэнгрианцы считали, что тын (тун) присущ людям, животным. Тын был признаком принадлежности к живым существам. Он сопутствовал дыханию в период всей жизни и констатировал начало и конец жизни.
С кутом тюрки—тэнгрианцы связывали жизненную силу человека от его зарождения до самой смерти. Кут человека — жизненная сила, сама суть жизни, божественного происхождения, приходящего с Космоса. Кут как и тын — неотторжимая субстанция живого человека. Утрата кут, так же как и тын, приводит к смерти. От слова кут произошли производные слова кутла, кутлу, кутлат и.т.п. Вместе с кутом Тэнгри даровал человеку сагыш, бәгер, мын, и этим он отличался от всех живых существ. Если же Тэнгри забирал кут назад, то человек умирал. Скот, звери, растения — кут получали от хозяина священной горы.
Кут обладал способностью отделяться от тела во время сна в виде маленького огонька, бродить по разным местам и возвращаться при пробуждении человека. Кут использует для выхода и входа носовые отверстия. Поэтому спящего человека (особенно ребенка) будили осторожно, чтобы кут успел вновь вернуться в человека. Потеря кут всегда влекла несчастье. Либо болезнь, если потеря была временной, либо смерть, если она оказывалась невозвратимой. Кут обладал способностью покидать тело человека как произвольно, так и непроизвольно (например, во время испуга говорили: “Кут чыкты” — Кут вышел) и возвращаться туда же как самостоятельно, так и с помощью кама. Иногда спящий человек видит во сне, как он бродит по разным местам. Это кут в оболочке сюр (облик человека) выйдя из тела бродит по местам, где человек когда-то бывал.
Тэнгри даровал сюр человеку вместе с кутом. Сюр вместе с человеком взрослел и рос. Считали, что в сюр заключен внутренний психологический мир человека. Сюр переводят как “облик”, “образ”, “изображение”, но этот перевод не соответствует точному смыслу. Благодаря сюр путешествия кута вне человека становятся видимыми некоторым людям. Бывает так: один человек говорит другому, что видел его в таком-то месте, хотя этот человек там не был. Он отвечает обознавшемуся: “Возможно, ты видел мой сюр”.
Тэнгри дарует человеку күнел. Многие события человек предчувсвует күнелем. В таких случаях говорят: “Күңелем сизә” — күңелем чувствую.
“Представление о душе, как известно, является важнейшим звеном в теологии каждой религии, получившее особенно важное значение в мировых религиях. В тэнгрианстве оно носит иной и весьма специфический характер, делающий его совершенно непохожим на то, что в мировых религиях, в (семитских) частности христианстве, вкладывается в понятие “душа”, а в исламе — жан. Недаром алтайские миссионеры, несмотря на почти вековую христианизацию алтайцев, не смогли привить им ортодоксального христианского представления о душе. Такое положение доставляло немало забот самим миссионерам еще и потому, что оно создавало непреодолимые трудности для перевода на тюркский язык слова “душа” в христианском значении, так же как и “дух-святой” и другие”.3 Тюркские названия кут, тын, сюр, которые миссионеры предпологали использовать для перевода слова “душа”, “җан” в миссионерской литературе, проповедях и т.д. совершенно не годились и они не допустимы, так как способствуют лишь искажению представления о них. Такие слова как күнел, бөгрем, сагыш, мын — также не переводятся на другие языки. Как видим, термин “душа”, (“җан”) для тэнгрианства не приемлем.
Традиционный тюркский обряд захоронения. По установившимся древним традициям тэнгрианства, обряд захоронения делился на три стадии. Первая: жертвоприношение умершему. Вторая: сожжение тела умершего, его коня и вещей, нужных для жизни в ином мире, на костре, в последующем собирание пепла в кувшин. Третья: захоронение кувшина с пеплом весною или осенью. На месте захоронения знать строила сооружения постоянной гробницы, а простой люд ставил надмогильный камень с изображением человека или с надписью.
Наличие такой традиции было связано с существованием представления о необходимости подготовительного периода перед окончательным переселением духа умершего в мир духов. Обряды, исполняемые в это время, были призваны обеспечить умиротворение духа умершего, чтобы заручиться его поддержкой в будущем и гарантией благополучия живых.
Согласно сведениям русского ученого И.Бичурина, исследовавшего китайские источники, похоронный обряд тюрков в эпоху Первого Тюркского каганата делился на три последовательные стадии:
1. Установление юрты с умершим и принесение жертв. “Тело покойного ложат в палатке. Сыновья, внуки и родственники обоего пола закалывают лошадей и овец и, разложив перед палаткой, приносят в жертву; семь раз объезжают вокруг палатки на верховых лошадях, потом перед входом в палатку ножом надрезывают себе лицо и производят плач; кровь и слезы совокупно льются. Таким образом поступают семь раз и оканчивают”.
2. Похоронный обряд. “Потом, в избранный день, берут лошадь, на которой покойник ездил, и вещи, которые он употреблял, вместе с покойником сжигают; собирают пепел и зарывают в определенное время года в могилу. Умершего весною и летом хоронят, когда лист на деревьях и растениях начинает желтеть или опадать; умершего осенью или зимой хоронят тогда, когда цветы начинают развертываться. В день похорон, так же как и в день кончины, родные предлагают жертву, скачут на лошадях и надрезают лицо”.
3. Строительство храма при могиле. “В здании, построенном при могиле, ставят нарисованный облик покойника и описание сражений, в которых он находился в продолжении жизни. Обыкновенно, если он убил одного человека, то ставят один камень. У иных число таких камней простирается до ста и даже тысячи. По принесении овец и лошадей в жертву до единой, вывешивают их головы на вехах”.4
Эти сведения подтверждаются китайскими династийными хрониками. Так, по сведениям “Су-Шу”, “у могилы из дерева ставят дом. Внутри него рисуют облик покойного, а также военные подвиги, совершенные им при жизни”. Или: “Затем они погребают пепел и устраивают на могилу деревянный столб в качестве памятного знака. На могиле они сооружают помещение, в котором рисуют облик покойного”.5
Был еще у тюрков и монголов такой обычай, после сожжения умершего на костре, его родственники изготавливали символическую куклу, похожую на умершего. Куклу наряжали в платье, а сверху надевали панцирь или кольчугу, а на голову — шлем. Эта кукла находилась в юрте до захоронения пепла умершего. Ее называли тул (тол). Перед этим тулом, мать, жена и дочери умершего, кроме мужчин, каждое утро и вечер при заходе солнца, стоя на коленях, оплакивали умершего, вспоминая и похваляя его храбрость и домовитость. При чем жена более всех прочих повторяла оплакивание почти при всяком приезде стороннего человека. В таких случаях говорили:”Она тул хатун” — Она жена тул.6 Во время захоронения пепла умершего тул сжигали и все вместе хоронили в могилу. Слово тул встречается на древнетюркских надмогильных камнях. В одном из них говорится от имени умершего: “На шестьдесят первом году (жизни) я на голубом небе не стал видеть солнца. Моя княжна в тереме сделала тул”. Сегодня слово “тул” обозначает у тюркских народов — вдова.
Захоронение весной и осенью мыслилось древними тюрками как наиболее подходящее время для ритуальных обрядов, обращенных к просыпающемуся или засыпающему миру.
К началу VI в., периоду сложения Великого тюркского каганата, у тюрков уже бытовали устойчивые традиции, связанные с культом предков, обрядом захоронения и строительством храмовых комплексов для умерших из знати. Эти традиции возведения поминальных храмов уходили к хуннскому периоду.
Комплекс усыпальницы брата Билге-кагана, царевича Кюл-тегина подвергался археологическим раскопкам, которые позволили взглянуть на функциональное назначение поминальных культовых комплексов, в общих чертах реконструировать проводившиеся на них обрядовые церемонии. Важно и то, что сооружение храма Кюл-тегина описано в Танских летописях.
“Мемориальный комплекс представляет собой двор площадью 1934 кв.м., окруженный толстой глинобитной стеной и рвом глубиной 2 м при ширине 6 м. В центре двора на глиняной платформе 86X 88 м c наклонными откосами стоял храм из обожженных кирпичей, оштукатуренный, и окрашенный снаружи в красный цвет, имевший на фасадной части украшения в виде керамических масок драконов. Внешние размеры здания 10,25 X 10,25 м. Внутренние его стены украшены разноцветными фресками в виде растительных узоров. Черепичную кровлю храма поддерживали 16 деревянных колонн, из которых 12 были включены во внешние стены, а остальные 4 установлены по углам внутренним. Водосточные черепицы оканчивались дисками с рельефными листами, окруженными жемчужинами.
Внутри храма имелись большая плита от мраморной ступени и гранитный квадрат, составлявший некий алтарь-постамент, на котором возвышались статуи Кюл-тегина и его жены. У их подножия в полу обнаружены две глубокие ямы с сохранившимися обломками сосудов. В сосудах хранился пепел от сожженных тел величественной пары. С внешней стороны к храму вела лестница-ступенька 1,35 м шириной и 6,5 м длиной.
В западной части двора находился гранитный жертвенник весом в несколько тонн, лежавший на небольшой глиняной платформе. На дне вертикального отверстия в центре жертвенника (глубина 50, диаметр 72 см) обнаружено огнище, что подтверждает культовое назначение памятника. В свое время жертвенник был защищен каркасным навесом под черепичной крышей, а пол вымощен каменными плитами.
Перед храмом на каменной черепахе была установлена стела. Это сооружение было упрятано в каркасный павильон-часовню под черепичной крышей, поддерживаемой четырьмя опорными столбами, а стены павильона были сложены из глиняной массы, покрытой белой штукатуркой. Стела в честь Кюл-тегина представляет собой усеченную пирамиду высотой 3,15 м, шириной у основания 1,24 м, толщиной 0,41 м. Верхняя часть стелы напоминает пятиугольный щит, обрамленный изображениями дракона. На одной стороне щита — тамга хана, на другой — руническая надпись, удостоверяющая дату сооружения памятника — 1 августа 732 г. Правее и на трех других гранях стелы — строки обширного рунического текста от имени Билге-кагана — брата и преемника покойного”.7
На этой стеле упомянута кончина Кюл-тегина словом “учды” (отлетел,улетел). Слово “улетел” подразумевало отлет на Небо, где умершему предстояло продолжить свое существование, так как в тексте надписи сказано: “На небе Вы будете как среди живых”. По представлению тюрков, во время сожжения физическог тела умершего, кут, тын, сюр все одновременно испорялись в огне и умерший переселялся на Небо вместе с дымом погребального костра. Испарившись на костре он превращался в бесцветного (изменял цвет). Переселившись на Небо, умерший становился духом (дух предков). Разные тюркские племена дух предка называли по-разному: төс, онгон, уңган, күрмәс и т.п. “Онгон”,”уңган”, кроме бесцветного, выцветшего обозначал умелый, мастеровой (предок).
Тюрки—тэнгрианцы считали, что человек рождается не по своей воле, а по воле Тэнгри и умирает также не по своей воле. Поэтому тюрки были уверены, что они живут на Земле отнюдь не зря и не временно, смерти физического тела не боялись, т.к. это было (и есть) естественное продолжение жизни, но в другом существовании. Древние тюрки верили, что не существует ни потусторонней, ни посюсторонней жизни, мир един. Жизнь из одного качества переходит в другое.
Тюркам тогда и в голову не приходила идея, навязанная позже мировыми религиями о том, что земная жизнь не значима, человек всего лишь раб божий и что вся его земная жизнь временная, а он только гость на земле. Это мировые семитские религии внушают человеку, что ничего, что он плохо живет на земле, главное быть покорным, исправно молиться и не грешить, а райская жизнь его ожидает на том свете. Грешникам, не желающим попасть в ад, дается возможность искупить грехи перед Всевышним; бедным — отмолиться, а богатым — откупиться, например: съездить в святые города: в Мекку (мусульманам) или в Иерусалим (христианам), или построить религиозные здания (церковь, мечеть и т.п.). В средние века католическое духовенство дошло до того, что отпускало грехи даже за деньги. На свет появились индульгенции — грамоты об “отпущении грехов”.
В тэнгрианстве человек приписывал Небу, Земле власть над собой, но влияние это действовало только в земном мире от рождения до смерти. После смерти власть природы над ним прекращалась, он сам становился свободным божеством (уңганом). В тэнгрианстве не было грехов в смысле христианском и мусульманском, т.к. человек боялся кривить совестью, потому что от этого у него уменьшался скот, сам он или его дети получали болезни. Наказание следовало тотчас за нарушением традиции и обряда. Со смертью на земле он освобождался от всех наказаний и дух его становился свободным. Благополучие его в том мире зависело от того, как родственники исполняли обряды захоронения и жертвоприношения. Если обряды захоронения и жертвоприношения были исправны, он был спокоен и покровительствовал всем родным, в противном случае он становился врагом. Поэтому древние тюрки и монголы считали себя сынами Неба, а не рабами божьими.
Став свободным духом, божеством, освободившись от физического тела, было время на осмысление прожитой земной жизни. И если при обслуживании физического тела на земле человек шел на противоестественные деяния, то получал духовное наказание за бессмысленную и ничтожно прожитую жизнь на земле: за трусость и подлость, за лицемерие и предательство, за подхалимство и угодничество, за воровство и убийства и т.п. Их не поминали и им не приносили жертвоприношения, так как опасались, что они будучи духом будут творить зло и потомку — зовущему.
Люди великие, сильные были и всесильными, всемогущими унганами (духами предков), мелкие натуры становились и после смерти ничтожными духами, которые не могли ни порядочно любить и не умели ненавидеть. Жизнь умерших на земле продолжалась в небесной сфере, но в другом виде.
Таким образом, смерти нет — есть переход в другое существование. Смерть толкает человека вперед, в мир Космоса. Древние тюрки и монголы учили потомков не бояться смерти, особенно в бою. Смерть в бою считалась почитаемой. Каждый человек должен был достойно умереть. Достойно — значит, уничтожить хотя бы одного врага. Любой ценой! Ибо в противном случае наступает позорная смерть, которая низведет на нет даже самую благородную и возвышенную жизнь! Такой дух предков превращался в Небесный мусор. Такой позорный дух предков ничему не мог учить, он не взывал к мщению, он никуда не звал, он обрекал на ничтожную жизнь и бесславную смерть грядущие поколения. Но дух наиболее отъявленных негодяев, несущий сильную отрицательную энергию, после выхода в Космос сгорал и исчезал. Таким образом, Дух Неба очищался от отрицательной энергии. Исполняя обряд сжигания умершего на священном костре, древние тюрки тем самым освобождали Землю от отрицательной энергии.
Как и всякие родители, дух предков старался помочь своим родственникам и роду, оставшемуся на Земле, если их не забывали. Жертвоприношения духам предков совершались для того, чтобы оказать внимание бывшим членам семьи, получить от них с Неба помощь.
Погребение через сожжение признавался у тюрков Алтая, Якутии, калмыков Калмыкии и т.д до XIX в. не только почетным, но особенно полезным для загробной жизни человека и поэтому считался великим счастьем, если кому выпадало на долю сожжение. Официальные государственные религии России (христианство, ислам, буддизм) преследовали этот обряд. Поэтому среди умерших сжигали только наиболее уважаемых людей: камов, бакшей, нойонов, зайсанов.
Культ предков. Тюрки и монголы имели культ предков— героев, которые “прославились своими подвигами на поле брани”8 или великими творениями при жизни или чудесами, возвеличившими имя тюрков и оставшиеся в памяти народа. Этим героям ставили каменные памятники, а рядом, на каменных плитах, выбивали слова о его подвигах и его обращение к потомкам.
В руническом тексте на каменной стеле усыпальницы Кюл-тегина говорится: “Все, что я имел сказать, я выразил на вечном камне (памятнике). Смотрите на него, знайте вы, тюркские теперешние начальники и народ!... Памятник я поставил ... на месте дорожной остановки”.9
Считалось, где жил и творил герой или гений дела, там и после смерти его дух мог оказать постоянную защиту и помощь своим сородичам и народу. Тюрки—тэнгрианцы считали, что кроме физического питания для тела, нужно и духовное. Одним из видов духовного питания было и общение с духами предков. Великим людям возле их каменных изваяний устраивали грандиозные моления в государственном масштабе. Тюрки считали, что во время памятных жертвоприношений дух предков находил в памятнике временное пристанище. Памятник был местом встречи между людьми и духом предков. А в остальное время он находился на Небе.
С отречением тюркских ханств от религии своих предков тэнгрианства прекратились грандиозные общественные моления у каменных памятников. В такой обстановке получили преимущество родоплеменные моления.
Еще до сегодняшнего дня в Туве хорошо сохранились реликты былого почитания древнетюркских святилищ, в частности каменных изваяний. Этот обряд моления каменным бабам сохранился в виде лечения тяжелобольного человека по совету кама. Моление требовало подготовки: выкурить вина, заколоть одного или несколько баранов. На обряд съезжалось много народу, и каждый привозил с собой молочную араку и продукты. Затем все ехали к каменному изваянию. Зайти в оградку к статуе могли только камы. Перед лицом статуи (с восточной стороны) за оградкой устраивали из камней главную курильницу — очаг, а по трем другим сторонам — малые, на которых жгли можжевельник. Все садились лицом к статуе, которую кам сначала окуривал дымом можжевельника и кропил аракой. После этого к статуе подводили душевно больного и крепко связав, клали к подножию. В это время жрец обращался к статуе с молитвой об исцелении больного: “Ты был великим человеком, просим тебя помочь бедным людям, взять к себе болезнь, а нам послать счастье и благополучие”. Затем происходило приношение жертв на алтарь, а кам говорил: “Тебя угощает народ, твой улус принес тебе пищу”. Уезжая, на статую привязывали ленточки: пока они висели, никто не имел права прикасаться к изваянию.10
Иные древние скульптуры почитались постоянно, около них устанавливали храмы. Например, “у скалы Бижиктаг-Хая восточнее ургана диаметром 14 м стоит статуя Чингиз-хана. Перед ней основание святилища начала XIX в., сложенное из сырцовых кирпичей”.11 Такие каменные памятники в те древние времена стояли от Алтая до Дуная.
Немало ученых в своих работах отметили, что тюрки с большим вниманием относились к памятникам старины: курганам, наскальным рисункам, стелам, каменным изваяниям. Память об умерших, их имена передавались из поколения в поколение. При этом отношение к предкам, конечно, не исчерпывалось благоговением и страхом перед ними. Потомки явно стремились к близости с предками, к поддержанию отношений, в которых, как считалось, были равно заинтересованы и умершие, и оставшиеся на земле. Умершие мыслились как полномочные представители живущих в ином мире, населенном божествами и духами. Уход в “в страну мертвых“не означал разрыва родственных отношений. У каждой стороны оставались обязанности по отношению друг к другу. Чем больше у рода предков—заступников, тем увереннее чувствуют себя люди. Забвение и пренебрежение к памяти умерших предков возбуждал гнев и мщения их.
Эти традиции обязывали тюрков знать свою родословную до седьмого и даже до двенадцатого поколения, подвиги дедов и их позор. Каждый мужчина понимал, что о нем будут говорить и оценивать поступки двенадцать поколений.
После потери тюрками своей государственности, памятники с посланиями своим потомкам были разрушены и сожжены. Взамен были понастроены памятники чужим героям, перед которыми тюрков принуждали преклоняться.
Тюрки и монголы имели общее тотемистическое отношение к Волку-предку. Поклонение этому животному являлось почитанием своих предков. О происхождении тюрков и монголов от волчицы есть много легенд. Одна из легенд о волке — прародителе рассказывалась в предыдущей главе, когда речь шла о мальчике и его потомках (уйгурах), родившихся от младшей дочери шаньюя. В другой легенде говорится о рождении предков некоторых тюркских племен от “небесной” волчицы. “Племя Ашина из рода Гуинг-Ну (хунн) подверглось внезапному нашествию извне. Кроме мальчугана десяти лет, все племя погибло. Ребенка же, с отсеченными руками и ногами, оставляют в болоте, обрекая на медленную смерть. Там мальчугана находит волчица и, залечивая его раны, спасает от мучительной смерти. Ребенок растет, становится юношей. Враги, узнав, что ребенок жив, намереваются снова захватить и убить его. Но волчица, перепрыгнув через Великую степь от запада к востоку, прижимая к своей груди юношу, во второй раз спасает его от гибели. Затем, забравшись в пещеру, рожает десятерых детей. Один из них получает имя своего племени Ашина. В этой легенде волк (Бозкурт) дважды спасает отца тюрков и обеспечивает продолжение рода. Таким образом, он выступает здесь в роли гаранта бессмертия тюркского рода. Легенды о волке (Бозкурте) в разнообразных сюжетных вариациях существуют у всех тюркских и монгольских народов: кыргизов, казахов, узбеков, татар, азербайджанцев, алтайцев, хакасов и т.д. Близость сюжетов различных легенд у тюркских народов указывает на общие этнические корни, на общую культурную и генетическую наследственность. Тюрки знали, что волки не поддаются дрессировке. Волки дорожат свободой и этим выделяются среди всех других зверей. Они отличаются по психологии от служивых собак и подлых шакалов. Их отличает: ум, смелость, решительность, самоотверженность, преданность другу, лидерство среди зверей. Волк — санитар леса. Как показала мировая история, когда безнравственность и распутство скапливались в воздухе и атмосфера переполнялась ими до предела, а земля, пропитанная затхлым духом, не успевала очищаться, и Духу Неба и Земли становилось в невмоготу, и они нуждались в очищении, тогда среди тюрков и монголов рождались небесные люди и Бозкурты, которые своим поведением толкали к очищению тюркского и монгольского мира, и это очищение распространялось и на другие народы.
Тюрки считали, что предки их спустились с Неба, так как “небесного волка” почитали как существо небесного происхождения и он являлся духом-предком, духом покровителем. Полагалось, что, войдя с ним в контакт, можно приобрести хотя бы часть его сверхъестественной силы. А это, в свою очередь, вызывало и почтительное отношение духу-покровителю со стороны своих соплеменников, страх перед ним у противников, перед изображением духа-предка— перед головой волка. По представлению тюрков, духи предков (уңганы, күрмәсы) могли принять непосредственное участие в делах живых людей. Вот почему волчья голова на знамени древних тюрков и монголов должна была вызвать страх и трепет тех, кто оказывался в рядах их противников.
Духи умерших. Под влиянием семитских религий (христианской, арабской, иудейской), а также из—за того, что в Степи беднякам—степнякам не всем была доступна доставать дрова, в первой четверти VII в. часть тюрков стали предавать тела умерших земле. В одном письменном китайском сообщении 628 г. сказано: “То, что они своих покойников, которых по их обычаям следует сжигать, теперь хоронят и сооружают могилы, показывает, что они поступают вопреки предписаниям своих предков и оскорбляют духов”.12 По этому поводу император Тайцун высказал свое мнение, что тюрки встали на путь нарушения традиции и забвения обычаев предков, в конечном счете это и послужило одной из причин гибели Тюркского каганата, а в будущем и тюркской цивилизации.
Люди, не соблюдавшие обычая предков, считали, что они не отреклись от религии своих предков. Они мотивировали свои действия тем, что при захоронениях умерших в землю духи предков переселялись в земную зону, тем самым располагаясь ближе к людям, а это улучшало связь с родственниками.
Однако каганов и благородных людей тюрки продолжали по-прежнему хоронить сожжением. Обряд сожжения тела умершего в пламени костра при похоронах, распространенный у древних тюрков, медленно, в течение тысячелетия, отмирал. Противником сожжения умершего в дальнейшем выступило православное миссионерство и Российское правительство. Поэтому он сохранялся местами у алтайцев, якутов и т.д. до XIX в.
С переходом захоронения тела умершего в землю, тын, кут, сюр человека не могли вернуться на Небо. Не имея этой возможности, они после смерти человека становились духами и перекочевывали в страну умерших, находящуюся в срединной зоне, в невидимом мире. Страна умерших, по предположению древних тюрков, находилась не где-то вдалеке в особом месте, а вероятнее всего возле гор или поля или даже близко к аулу, просто ее жители невидимые. Физическое тело после захоронения попадало в нижнюю зону Вселенной во владения божества Эрлика. Хотя круговорот прерывался, но тюрки, хоронившие умерших в землю, по-прежнему остались при своем мировоззрении, что смерти нет. Есть только переселение умершего из солнечного мира в невидимый, где он продолжает жить в другом существовании. Эти люди считали, что в стране умерших обитают духи людей, они имеют жилища, скот, все необходимые вещи (которыми их снабжали при похоронах в видимом мире). В этой земле соединялись разновременно умершие: муж и жена, их дети, сородичи, соседи, знакомые и т.п.). Дети росли, взрослели. Умершие продолжали заниматься хозяйством (скотоводством, охотой, земледелием, ремеслом и т.д.), выкуриванием араки, ссорились между собой и т.д. В стране умерших характерна неопределенность времени, можно сказать, что течения времени там нет. Существа в стране умерших отличаются от видимого мира по запаху. И еще одна особенность: в стране умерших нарочистая “неправильность”, зеркальность, перевернутость многих параметров.
В стране умерших кут становился свободным духом. За извращенное существование на земле: жизнь без проблем, как можно больше удовольствий за счет других и пакости над природой, жить любой ценой для удовлетворения своего бренного тела — в стране мертвых к ответственности он не привлекался. Все наказания от природы человек получал в солнечном мире. И кто бы он ни был и кем бы он ни был, а наказания не мог избежать. Наказание было моментальным или в течение шестидесяти лет, то есть средней продолжительности жизни человека. Если умершему удавалось избежать наказания в земной жизни (в виде трагической кончины, болезни, несчастья и т.п.), то все это обрушивалось на его детей при его жизни или после его смерти, так как наказание шло по наследственной линии. Известно немало случаев, когда родители совершали несправедливость по отношению к невинным людям( например, насилие будучи руководителем). В результате же их собственные дети рождались калеками или слабоумными. Хотя среди их предков никаких отклонений не было. Обиженные люди проклинали подобного власть предержащего. И их проклятие—каргыш переходило на потомка виновного, поскольку последний имел сильную защиту (ауру), а у ребенка аура еще слаба. Природа уничтожает “сухие ветки”. Люди великие, сильные становились всесильными, всемогущими унганами (духами предков) ничтожества и в стране умерших жили ничтожными духами. За последнее тысячелетие таких ничтожных духов скопилось в невидимом мире огромное количество, и эта масса излучает вредную, затхлую, давящую энергию на жителей солнечного мира, тем самым еще более ухудшая духовные нравы земного человека. Духи наиболее отъявленных негодяев, у которых большая отрицательная энергия, впитывалась в глубину земли сквозь трещины в оврагах, и в пещеры и т.д. Там, на большой глубине, где стоит высокая температура, они сгорали полностью, превращаясь в газ. Накопившись в огромном количестве, этот затхлый газ во время землетрясения через образовавшиеся трещины или во время извержения вулкана выбрасывался в атмосферу, а оттуда в Космос. Так Дух Земли очищался от отрицательной энергии.
Таким образом, смерти нет, жизнь продолжается в стране умерших в другом существовании. Смерть — это дверь в иной мир. Благополучие умершего в том мире зависит от того, как родственники исполнят обряды захоронения и жертвоприношения. Если обряды захоронения и жертвоприношения исправны, дух предков (уңган) будет спокоен и будет покровительствовать всем родным, не то он становится врагом или вредным. Со своими родственниками и близкими он общается через сон. Во сне он их предупреждает о надвигающихся несчастиях или радостных событиях.
Дух тех, кто за свое земное бытие совершил немало злодеяний, и после смерти становятся беспокойными. Навряд ли, найдутся такие желающие, которые пожелают обращаться к такому духу, чтобы получить от него неприятности.
Обряд захоронения. Захоронение тела умершего в землю превратилось для тюрков в сложный погребальный обряд. Он разделился на 5 стадий — 1,3,7,40 день и годовщину. Ритуал похорон и проводов умершего был разработан тюркскими жрецами весьма детально, но среди даже одной этнической группы бытовали свои локальные особенности. Цель поминальных обрядов — облегчить страдания умершего, как душевные (тоска по дому и близким, так и физические, (разложение и превращения в прах мягких тел). При похоронах учитывались социальное положение человека при его жизни, возраст, пол, место гибели, время года и вид смерти. Тюрки обеспечивали своих умерших всем необходимым для будущей жизни и путешествия в страну умерших: одеждой, посудой, едой, верховым конем, орудием труда и т.д. При подборе вещей для умершего учитывали его пол и возраст. Погребальный инвентарь соответствовал социальному положению, которое занимал умерший, и его профессии.
В комплексе обрядов, совершавшихся после похорон умершего, главным у древних тюрков было общее поверье о возможности встречи с умершим на третий, седьмой, сороковой день и в последний раз через год. На этих встречах-проводах совершалось ритуальное угощение умершего, выяснялось, переселился ли он в страну предков. Кам уточнял, можно ли исправить ошибки, допущенные при похоронах, и выяснял, надо ли опасаться умершего довольный ли он отправлялся в страну умерших, где обитают ранее умершие родственники. Таким образом, к X в. был установлен единый комплекс обрядов погребального культа, тесно связанных с религиозными воззрениями древних тюрков.
Характерная черта древнетюркской традиции — стремление жить в гармонии с природой. Традиционное тюркское сознание представляло жизнь непрерывным процессом: рождение — смерть — рождение (имеется в виду смерть и рождение физического тела). Рождение человека встречается с радостью, смерть — с горечью. В человеческой жизни эти ситуации возникают вновь и вновь, с неотвратимым постоянством. Эти ситуации ощущались как моменты вторжения мифического начала в обыденный микрокосмос. При смерти человека на некоторое время утверждался хаос (или усиливалась угроза хаоса). Все становилось ближе к “тому свету”. Обычный мир терял привычные очертания. В древности такие ситуации были источником сильнейших эмоциональных стрессов: смещались акценты и вещи, еще вчера стабильность и надежность, как сам мир, являли свое новое лицо.
Когда человек умирал, в его жилище собирались родственники, а также и жители данного аула, не состоящие с умершим в родстве. Дети умершего могли остаться в жилище, но дотрагиваться до него им запрещалось. Умершему закрывали глаза, так как существовало поверье, согласно которому его открытые глаза предвещали близкую смерть кого-нибудь из родственников. Одевали умершего в его обычную одежду — нательное белье, поверх верхнюю одежду и укладывали на войлок. Мужчину на левой половине юрты, женщину — на правой. Затем закалывали овцу. День и ночь в очаге не угасал огонь. Варили мясо, кипятили чай и угощали всех, кто заходил в юрту. Для умершего около очага ставили чашку, которую наполняли пищей.
Тюрки считали, что со смертью человека тын, находящийся в носоглотке, в легких и в осердии, отходит в верхний мир вместе с последним дыханием умирающего человека. Сюр, который оберегает прах умершего, остается в могиле мертвеца до тех пор, пока полностью не истлеет человек и если кто-либо из жадности потревожит покой умершего, то сюр будет мстить тому человеку, тревожить, приходить во сне и на яву до тех пор, пока не заберет его кут. Сюр и кут, покинув тело умершего, еще не могут понять о смерти физического тела человека. Поэтому присутствующие люди в жилище об умершем говорили только хорошее, так как кут находился вблизи и все слышал.
“Одним из наиболее существенных обычаев было обязательное ритуальное оплакивание умершего его близкими родственниками. Оно начиналось с момента смерти и продолжалось с паузами до выноса. Оплакивали умершего женщины. Близкие родственницы при этом распускали свои волосы. Оплакивание сопровождалось причитаниями в форме протяжной песни (сарын). Плач и причитания по умершему назывались сыгыт, а плакальщики — сыгытчы”.13 При оплакивании родственники в причитаниях старались сказать что-нибудь приятное для умершего, так как благодаря присутствию кут умерший слышит и понимает все, что происходит вокруг.
С момента смерти человека, еще до его выноса, вступал в силу ряд запретов. Из жилища умершего с этого дня вплоть до переселения его в мир умерших нельзя было давать кому-либо каких-либо предметов, пищи и т.п. Нельзя было допускать, чтобы огонь в очаге погас. Нельзя было произносить с этого момента и имя умершего. Запрещение называть по имени умершего связано с тем, что считали, будто умерший все слышит, когда упоминают его имя, и это его тревожит.
Хоронили умершего на следующий день после смерти. “Перед выносом его “кормили”. Жена умершего (или муж умершей) привязывала перед этим к юрте барана и ждала, пока он заблеет. Когда это случалось, барана немедленно закалывали и разделывали по суставам. Рубить кости при разделке туши запрещалось, так как считали, что умерший обидится, будто рубят его кости. Лучшие куски мяса клали на каменную плиту и сжигали около юрты умершего. Кормление шло через огонь. В это время один из родственников обращался к умершему со словами: “Ты умер, не плачь, не ты первый: ешь мясо, пей араки, пей чай”.14
После окончания этой церемонии стену юрты приподнимали или разбирали звено юрты в левой ее половине, а для женщины — в правой и в отверстие выносили умершего”.15 Выносили умершего головой вперед, а решетку юрты сразу опускали или заделывали”.16 Делали это для того, чтобы кут умершего не нашел дорогу домой. Умершего никогда не выносили в сторону захода солнца, так как эта сторона считалась плохой.
После выноса умершего из юрты его везли к месту погребения на лошади. “Тюрки никогда не несли умершего к месту погребения на руках. Умершего обычно везли на его любимой верховой лошади, перекинутым через седло. Сзади седла обычно сидел сопровождавший тело. Женщину-умершую везли на лошади только в том случае, если у нее была личная лошадь и седло”.17 Были и другие способы доставки, как например: на санях, телеге, на тасках и т.п. Умершего укладывали на них головой вперед, по движению. Один родственник вел запряженную лошадь, взяв под узды, а в седло не садился. К месту погребения отправлялись одни мужчины. Если хоронили вдалеке от аула, то ехали верхом, если близко — шли пешком.
Глубина могилы составляла примерно два метра. На дне могилы выкапывали боковую нишу для умершего и его вещей. В могилу опускали умершего в войлоке. Укладывали его в приготовленное на дне могилы боковую нишу, а рядом укладывали снятую с него верхнюю одежду. Умерший в могиле должен был лежать головой на северо—восток. Боковую нишу, где лежал покойник закладывали досками. Это маленькое помещение становилось его домом. Вместе с умершим погребали его лошадь, которую убивали у могилы, а также одежду, седло, стрелы, луки, металлические котлы (как походную принадлежность) и т.д. Пуговицы с одежды срезали. Воротник с шубы снимали. С умершим не клали предметы с режущими частями: нож, топор, ножницы. Если с умершим все же клали нож, иголку или ножницы, то предварительно их ломали. Испортив бытовые предметы и одежду, вещи превращали в их противоположность. Кроме того, лишение умершего человека пуговиц, воротника и других деталей одежды живыми символизировало вычленение его из светлого мира. С женщинами погребали овец, убитых у могилы, и женские предметы, необходимые для шитья и т.п., принадлежавшие умершей. В детскую могилу клали игрушки из бересты. После того, как все уложили в могилу, каждый присутствовавший на похоронах трижды бросал в могилу по горсти земли. Затем могилу закапывали. Сани, телегу или таски, на которых был привезен умерший, разламывали и оставляли на могиле, тут же бросали черенки лопат, использованных во время похорон. С собой с места погребения можно было унести лишь железные части орудий.
“Похоронив умершего, три раза объезжали на лошадях вокруг этого места (по солнцу), как бы замыкая ее, причем старший родственник бросал на это место зерна пщеницы и ячменя. После этого старший родственник разбрызгивал на четыре стороны молоко, а затем все пили кумыс из одной чашки, которую подносил тот же старший родственник”.18 После похорон, возвратясь в аул умершего, провожавшие его, еще не заходя в юрту, мыли руки и лицо водой, взятой из родника, и налитой в деревянное ведерко и разбавленной молоком, затем окуривали себя дымом можжевельника. Такое очищение имело предупредительное значение. Его делали для того, чтобы умерший не вернулся за теми, кто его хоронил.
После похорон собирались в юрте умершего. Юрту внутри и снаружи также очищали, также окуривая дымом можжевельника. Затем садились за еду, во время которой ели мясо барана, пили кумыс и т.д. После трапезы обычно разбирали юрту умершего и ставили ее на новое место, чтобы умерший до его окончательного переселения в страну умерших не мог найти своих родственников.
Обычаи и обряды после захоронения. Был у тюрков такой обычай. “После захоронения умершего, если это был мужчина, то брали пику (найза) и конец древка втыкали в землю, а острие его возвышалось над юртой сквозь прорезанное отверстие свода. К наконечнику пики привязывали флаг, для юноши — красный, для мужчины средних лет — черный, для старика — белый. Таким образом найза замещала умершего в течение года. При перекочевках ее так же переносили, причем несли ее впереди, перед лошадью умершего (с подстриженным на четверть хвостом), которая возглавляла движение.”19
“В годовщину умершего убивали его лошадь и угощали им гостей. В юрте собирались родственники, друзья и т.п. Затем начинали обряд преломления найзы. Преломление предоставляли наиболее почетному лицу, большей частью старику. Он приводил с собой джигита, который по его приказанию и преломлял ее. Вдова и дочери, схватившись за древко найзы, ее защищали и не давали. В это время несколько молодых людей становились на конях снаружи юрты и крепко держали верхушку найзы, джигит в юрте схватывал древко посередине и переламывал его. Тут начинался плач женщин. Мужчины выходили из юрты и разъезжались по домам”.20 “Найзу, сломанную пополам, затем втыкали в изголовье могилы, а по другим сообщениям — сжигали вместе с вымпелом”.21
Далее был такой обычай. После смерти мужа, вдова расплетала косы и одевала вывернутую наизнанку одежду. Так она ходила до сорока дней. До года не одевала серег и колец. Подобные превращения демонстрировали мнимую смерть женщины и переход ее в иное состояние. Это пограничное состояние сохранялось до 40 дней, пока, по представлению древних тюрков, кут умершего не покидал землю живых.
Одетая по рассеянности наизнанку одежда и сегодня у тюрков вселяет страх. Чтобы не быть причисленным к иному миру и восстановить нарушенное равновесие, одежду быстро одевают нормально. Этим актом человек причисляет себя к земному светлому миру. Кроме того, чтобы дом не причислялся к иному миру, зеркала в жилище умершего покрывали на 40 дней материей.
В первое время после похорон тюрки на всех подоконниках и у дверей клали железные предметы, например топор, нож и т.д. Это делалось для того, чтобы в дом не проник кут умершего. При смерти женщины эти предметы лежали в течение семи дней, а при смерти мужчины — в течение сорока. Дни после похорон были наполнены тревогой. По утрам проводилось “следствие” — приходил ли кут умершего к своим родственникам или нет. Если человек, обладавший даром видеть духов — видел кут умершего, если умерший приснился кому-нибудь, если во дворе ночью бесновалась собака, которую любил умерший, — все это служило свидетельством того, что кут умершего навещал свой дом. Тюрки верили, что если человеку приснился недавно умерший родственник, зовущий его, это значит, его ждут в стране умерших, и он скоро умрет.
На третий день после смерти тело начинало разлагаться. Видя это, кут и сюр умершего начинали волноваться. Хотя они еще не верили в смерть физического тела, но в них вселялось беспокойство. Чтобы успокоить их, проводили день угощения. Родственники и близкие друзья умершего отправлялись на могилу. С собой брали мясо, кумыс и араку. После беседы у могилы угощали умершего едой и аракой через огонь. Угощение кут умершего завершалось в его доме. Кут и сюр умершего после угощения как будто успокаивались.
Если брали с собой кама, то он вел разговор с кутом умершего. Кам, разложив на жертвеннике огонь, клал куски баранины, приговаривая: “Ты умер! Не плачь, не огорчайся! Вот тебе все, что тебе может быть нужно для пропитания: мясо, араки, просо, чай” (все это складывая на жертвенник). На это устами кама умерший отвечал: “Что ты? Ведь я среди вас, я жив”. — “Как же ты жив? У живого бывает тень. Оглянись, ведь у тебя нет тени”. Умерший тогда мирился со своим положением.
На седьмой день после смерти живот умершего вздувался и разрывался. Для кут умершего это было наиболее тревожное время. Вновь как и в третий день, собирались родственники и друзья умершего с жертвенной пищей: мясом, чаем, мясным супом, кумысом, аракой — и отправлялись на могилу. После беседы у могилы и жертвоприношения через огонь, сами угостившись, возвращались в дом умершего, где участники обряда завершали угощения. Кут умершего успокоившись, видя и сознавая необратимость разложения физического тела, уходил в дальнее путешествие.
В сороковой день после смерти ткань умершего отделялась от костей. “Родственники всю ночь не спали и ждали кут умершего, возвращавшегося из дальнего пути. Он должен к сороковому дню обойти все места, где бывал при жизни. Если человек много путешествовал, был на войне, то его кут успевал возвратиться только к утру. Таким образом, вся жизнь человека по времени может уложиться в сорок дней при высокой скорости передвижения духа (дух движется, как ветер, не касаясь земли). Жизнь в ином качестве может быть повторена, нужно только вновь “обойти” освоенное при жизни пространство, “собирая себя”. Так, пространство и время оказываются “присущими” человеку, как и любая его социальная и культурная характеристика. Именно такое понимание жизненного пути и порождает особое отношение к Родине”.22
Кут и сюр умершего, увидя, что ткань отделилась от костей, и окончательно убедившись, что это тело никогда не восстановится, а, значит, они никогда не возвратятся в нее, начинали выть, как волки. Чтобы успокоить их, проводили день угощения и проводы в страну умерших. В этот день приглашали кама. После жертвоприношения у могилы, кам устраивал специальное камлание, считавшееся для него трудным, ибо кут нужно было сопровождать в страну умерших и оберегать его в далеком и опасном пути, да еще следить, чтобы к нему не присоединился кут кого-нибудь из живущих людей, нередко разгуливающихся после выхода из тела человека. После окончательного переселения в страну умерших, кут становился духом — күрмәс (духом предков). В загробной жизни кут всякого человека без различия превращается в дух — күрмәс, онгон, уңган. Если проводы на 40-ой день сделать не удавалось, то кут мог превратиться в злого духа и вредить людям.
В годовщину смерти ткани умершего полностью сгнивали и кости очищались от мягких тканей. В этот день по представлению тюрков -тэнгрианцев дух—күрмәс умершего в последний раз приходил посмотреть на остатки когда-то бывшего тела. В этот день родственники и друзья умершего собирались и ехали на могилу умершего, угощали его дух. После угощения через огонь и разговоров у могилы люди возвращались домой, где им устраивали угощения, а дух умершего отправлялся в страну мертвых. На этом заканчивались обряды после захоронения и проводы в страну умерших. После годовщины снимались траурные одежды. Теперь родственницы умершего могли носить украшения, посещать свадьбы и другие семейные торжества и веселиться там, устраивать в своем доме семейные праздники.
Погребальные обряды при похоронах маленьких детей упрощались. Древние тюрки в детскую могилу не клали никаких вещей домашнего обихода, раз он ими не пользовался — они ему в мире умерших не будут нужны. В могилу клали только любимые игрушки. Одной из особенностей захоронения детей было то, что в могиле хоронили его пуповину, которое хранилось в высушенном виде как оберег. Угощения кут умершего проводились только один раз на седьмой день, или ее вовсе не было.
Некоторые тюркские племена самоубийц хоронили отдельно, а не на общем кладбище. Камов хоронили отдельно от простых людей, как можно дальше от жилищ.
С X—XX вв. в обряды захоронения у тюрков стали входить новшества. Связано это было с тем, что на жизнь кочевников действовали новые факторы, так как они начали оседать в городах и в аулах и вести оседлое земледельческое хозяйство. В этот же период тюрки и монголы стали принимать учения мировых религий. Каждое учение: буддизм, христианство, ислам — имело свой ритуал захоронения. После потери тюрками своей государственности, на их земли заселялись новые народы, которые также воздействовали на обряды захоронения. Городские кладбища стали компоноваться не по национальным, а по религиозным принципам. Немаловажные значения имели и климатические условия, в которых жили тюрки.
Кроме обычного подземного захоронения, распространенного повсеместно, где живут тюрки, в традицию вошли другие виды захоронения, например, в Средней Азии наземное и подземное склепное погребение. В Якутии, Хакасии, Туве, на Алтае распространено было четыре вида погребения: подземное; на земле; в гробах, установленных на столбах — надземное или воздушное погребение; трупосожжение с последующим захоронением пепла в землю.
Подземные, в свою очередь, отличались захоронением только в одежде или в гробу. Наземное было, в основном, в Туве, где распространен ламаизм, по учению которого лам единолично или совместно с родственниками выбирал место и умершего оставляли на поверхности земли завернутым только в ткань. Оставив труп, родственники быстро возвращались домой, где устраивали угощение умершему. После смерти на 49-ые сутки родственники умершего, собравшись, ехали к тому месту, где лежал на земле умерший, осмотреть его тело. Если на теле находили следы птиц, то в соответствии с ламаистскими представлениями считали это хорошим признаком, а место чистым. Если следов птиц не было, то считалось плохим признаком. Считали, что душа человека вселялась в тех животных, которые дотрагивались до трупа. После осмотра трупа вблизи разводили костер, приносили жертвоприношения умершему, если присутствовал кам, то с помощью камлания успокаивали умершего и прощались с ним, так как в этот день он должен был уйти в страну умерших. Как видно, ламаизм сильно перемешался с тэнгрианством.
Третья группа, относящаяся к наземному или “воздушному” способу погребения, имела три варианта. При одном из них погребение устраивали на деревянном помосте или настиле, установленном на четырех ножках из жердей. Во втором варианте — это деревянная гробница из досок в форме ящика или домика с двухскатной крышей. И в третьем — умершего хоронили на дереве. Трупосожжение с последующим захоронением в землю описано выше.
С изменением обряда захоронения, под влиянием мировых религий, изменились и дни жертвоприношения умершему. У одних, например тюрков-христиан, это проходило в третий день, и день захоронения совпадал с днем угощения умершего и с последующими днями 9, 40 и годовщиной. У других (ламаистов) в день смерти и 49 день. У третьих 3, 7, 20 и годовщину. Угощение умершему 20 дня отмечалось в тех местах (например, в Средней Азии), где ясно осознавалось, что это сороковины, передвинутые на двадцатый день, сутки считали (день и ночь) за два дня. Передвижка делалась для того, чтобы скорее провести сороковины, которые умерший с нетерпением ожидает, ибо он мучительно страдает и это избавит его от страданий. Есть и такие тюрки, которые угощение умершему проводят и в 51-ый день, считая, что в этот день суставы на скелете умершего разъединяются и от этого дух его страдает.
В последнее время погребальные обряды заметно унифицируются и модернизируются в соответствии с религиозными традициями, с преобладанием тенденции к дальнейшей их мусульманизации, христианизации и ламаизации. Но несмотря на то, что ислам с осуждением относится к сооружению над могилой какого-либо надгробия и жертвоприношения в 3, 7, 40-ой день и в годовщину, тюркские мусульмане продолжают сооружать надгробные памятники, огораживать могилы каменными или железными оградками и проводить обряды угощения умершему.
Бывало так, что во время раскопок у аула, археологи обнаруживали древнее кладбище. Если в могиле находили предметы, принадлежавшие умершему, то жители этого аула тюрки-мусульмане хоронившие уже много веков своих умерших в саване, заявляли ученым, что на древнем кладбище лежат останки не их предков, а каких-то язычников из других народов, живших, видимо, до их поселения. Так из-за незнания древнетюркских обычаев можно вводить в заблуждение ученых и отказаться от своих предков.
ЛИТЕРАТУРА
1. Арабско-русский словарь, сост.Баранов Х.К. М., 1957. с.401.
2. Потапов Л.П. “Алтайский шаманизм.” Л. 1992. с.29.
3. Потапов Л.П. “Алтайский шаманизм.” Л. 1991. с.27.
4. Бичурин Н.Я. “Китайские известия о народах Центральной и Средней Азии в древнейшие времена.” М., 1955. с.230.
5. Савинов Д.Г. “Народы Сибири в древнетюркскую эпоху.” Л., 1984. с.58.
6. Академия Наук СССР Институт этнографии им.Н.Н.Миклухо-Маклая. “Домусульманские верования и обряды в Средней Азии.” М., 1975. с.249.
7. Майдар Д. “Памятники истории и культуры Монголии.” М., 1981. с.50.
8. Бичурин Н.Я. “Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена.” М.,Л., 1950, т.1. с.144.
9. Малов С.Е. “Памятники древнетюркской письменности.” М.,Л., 1951. с.35.
10. Потапов Л.П. “Материалы по археологии и этнографии Западной Тувы.” М., Л., 1960. с.219.
11. Кызласов Л.Р. “Древняя Тува (от палеолита до IX в.)” М., 1979. с.198.
12. Liu Mau-Tsai. Оp.cit. Bd i. s.190.
13. Дьяконова В.П. “Погребальный обряд тувинцев как историко-этнографический источник.” Л. 1975. с.53.
14. Дьяконова В.П. “Погребальный обряд тувинцев как историко-этнографический источник.” Л. 1975. с.51.
15. Адрианов А.В. “Путешествие на Алтай и за Саяны, совершенное в 1881” г. Томск. 1883.с.144.
16. Яковлев Е.К. “Этнографический обзор населения долины Южного Енисея и объяснительный католог этнографического отдела Музея.” Минусинск. 1906. с.97.
17. Дьяконова В.П. “Погребальный обряд тувинцев как историко-этнографический источник.” Л. 1975. с.54.
18. Алексеев. Н.А. “Ранние формы религии тюркоязычных народов
Сибири.” Новосибирск. 1980. с.211.
19. Алтынсарин Г. “Очерк обычаев при похоронах и поминках у
киргизов. “Оренбургского ведомства“ — Записи ООРГО”. Казань. 1980. вып.1. с.119.
20. “Обычай киргизов Семипалатинской области” — “Русский вестник”. М. 1878. с.53.
21. Катанов Н.Ф. “О погребальных обычаях тюркских племен с древнейших времен до наших дней” — “Известия ОАИЭ”. Казань. 1894. Т.XII. вып.2. с.130.
22. Академия Наук СССР. Сибирское отделение института истории филологии и философии. “Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири.” редактор Гемуев И.Н. Новосибирск. 1988. с.74.
